Интересно, что случится, если они узнают?

Интересно, что случится, если они узнают? У всех придворных есть секреты – уж я-то знаю. В этом замке даже самая последняя служанка умеет плести интриги, что уж говорить про родовитых дам. Они дышат сплетнями, питаются слухами, живут ради своих мелких заговоров. Смогли бы они выжить, окажись по ту сторону забора, отделяющего дворец от города? Порой мне до смерти хочется узнать ответ. Так вышло, что замок стоит на возвышении, с которого просматривается вся долина, где и лежит город. Если забраться в самую высокую башню, можно увидеть, как далеко на горизонте царапают небо острые пики гор, у подножия которых раскинулись еще два городка, куда меньше нашего. Мой прапрапрадедушка, Дагон Строитель, верил, что под этими городами дремлют титаны – древние великаны, что раньше жили на этих землях. Он писал в своих дневниках, что однажды наступит день кровавого солнца, и титаны проснутся, чтобы вернуть себе утраченные земли. После этих записей его считали сумасшедшим, и легенда о титанах вскоре стала притчей во языцех, а мне почему-то всегда было жаль дедушку. В конце концов, каждый имеет право на свою веру. Точно, вот оно! Наверное, поэтому мы сблизились. Я позволяла ему верить. Нет, «позволять» - плохое слово, будто ему необходимо было мое разрешение, а ведь это не так. Я не мешала ему верить. Под «ним» я, конечно же, имею в виду не прапрапрадедушку и его мемуары, а моего друга Мо. На самом деле его имя Мортимер, но мы все называли его Мо. Мы познакомились еще в детстве, когда его мать была первой фрейлиной королевы и нас часто оставляли играть в саду у пруда с золотыми рыбками. Нам нравилось кидаться в них мелкими камушками и считать круги на воде. Однажды Мо попал прямо в рыбку, и она умерла. Няня наябедничала главному садовнику, и Мо высекли прямо в этом саду напротив пруда. Он ведь был простым сыном фрейлины, пусть и первой. Вся его жизнь стоила куда меньше одной мертвой рыбки. С тех пор я не доверяю прислуге. Помню, когда я впервые рассказала Мо про легенду о титанах, он сидел, раскрыв рот, и смотрел на меня во все глаза. Мы как раз были в башне, той самой, откуда открывался вид на два города. Мо долго рассматривал их в бинокль, а потом сказал, что в них и правда угадывается силуэт человека. Я думала, он шутит. Если бы я знала, что все так обернется, я бы никогда не стала рассказывать ему эту глупую сказку. Едва нам исполнилось десять, я стала учиться манерам и этикету, а Мо отправили в подмастерья. Я до сих пор помню эти мучительные часы, когда мне приходилось зубрить гербы и родословные всех знатных семей королевства, как болели ноги после уроков танцев и неудобной обуви, но хуже всего было, как они это называли, «держать лицо». А по мне так это были просто уроки лицемерия. У Мо же все складывалось скверно. В подмастерьях он пробыл недолго: вечно что-то ломал или ронял. Однажды он умудрился потерять пять фунтов отборной свиной кожи, которую потом обнаружили в печи, всю обугленную и наполовину истлевшую. И Мо передали в учение к повару. А потом к кузнецу. А потом к конюху. Но нигде он не приживался. В итоге его оставили при дворе в роле эдакого «юродивого», который рангом чуть ниже шута, что живет при довольстве и ради всеобщего потешания. Мы редко виделись. В какой-то момент наш знакомство свелось до уровня сплетен: на каких-нибудь приемах и балах я украдкой слышала, как дамы или их кавалеры обсуждают молоденького дурачка, что живет в старой башне и поет детские песни, но мне казалось, что это кто-то другой, совсем не тот Мо из детства, который показывал мне, как сделать рогатку из веток старого орешника, чтобы пугать потом чванливых уток. Тот Мо был веселым, умным и наивным, готовым поверить во все, что ему скажут. И вот настал день, когда мы встретились. Был большой пир. В огромном зале за накрытыми столами сидели все: придворные в щегольских нарядах, послы из соседних королевств, мои родители, они же король и королева. Шут долго веселил гостей, но вскоре заметно устал. Тогда ему в помощь привели Мо. Это был высокий тонкий человек, в котором я едва ли могла угадать знакомые черты. Он был чисто и просто одет, но с заросшим бородой лицом и всклокоченными длинными волосами. Его привели и оставили у входа – там он и стоял, пока шут не потащил его в центр зала, чтобы кривляться и дурачиться. Но Мо стоял, будто истукан, а потом вдруг вскинул голову и громко сказал: - Титаны скоро проснутся! Они проснутся и придут забрать то, что принадлежит им! Зал притих. Поднялся шепот: никто, даже я, не вспомнил в тот момент старую сказку. Все решили, что это часть представления. Но Мо больше ничего не говорил. Он стоял посреди зала и смотрел куда-то сквозь стену, будто ждал этих самых титанов. Конечно, его увели. Тем же вечером я послала за ним слугу, но он отказался покидать свою комнату. Тогда я пошла сама. В тот вечер мне казалось, что я хозяйка в своем замке. Мо сидел на кровати и смотрел в окно. Из окна было видно не так много: кусочек неба, ворота конюшни и загон. Ночь уже накрыла двор, размыла очертания, превращая все в темно-синюю мглу, но Мо смотрел в нее, и будто видел что-то совсем иное. - Мы давно не виделись, Мо. Он не ответил. - Я так удивилась, что ты помнишь ту старую сказку. Ну, про титанов. Это же просто дедушкины фантазии, а ты так проникся. Придворные страшно переполошились, даже я не сразу поняла, о чем ты толкуешь... - Они идут, - тихо сказал Мо. – Ты просто еще не знаешь. - Кто идет? Мо посмотрел на меня, и его глаза перестали быть пустыми. - Огромные люди: их голова упирается в небо. На спине они несут леса и горы, города и долины, будто их породила сама земля. Все вокруг принадлежит им, а мы – всего лишь пыль под ногами. Они скоро проснутся, вот увидишь, и тогда… - И что тогда будет, Мо? Они растопчут нас? Заберут нашу жизнь? Что будет, Мо? - Я не знаю, - Мо тихо вздохнул и снова уставился в окно. – Я не должен знать. Я села с ним рядом и взяла за руку. Его ладонь была такой холодной. Мне почему-то не хотелось больше слышать про этих титанов, и я знала, что он не сможет говорить о чем-то другом. Еще мне вспомнились длинные осенние вечера, когда было так мучительно ждать маму с очередного бала, когда я сама казалась себе самым одиноким человеком в целом мире. И только Мо был в этих вечерах отдушиной, единственным человеком, которому я не боялась рассказать, что верю в то, что писал дедушка в своих старых дневниках. Мы сидели на кровати и молчали, глядя в ночную мглу, а потом я зачем-то сказала: - Пошли со мной. И Мо пошел. Мы пришли в самую высокую башню, которую построил Дагон Строитель, мой пра-какой-то-дедушка, в которой окна такие узкие, что похожи на бойницы, ступеньки скользкие, а ветер продувает до костей. И мы снова смотрели в эту ночь, пока я не сказала: - Когда титаны проснутся, мы увидим их отсюда. Я хотела бы увидеть их вместе с тобой, Мо. Он кивнул. Интересно, он знал, что мое желание не исполнится? Утром меня вызвал отец. Он никогда не ругал меня, не кричал, не наказывал. Хотя это и не требовалось: его холодность была худшим наказанием. Он долго смотрел на меня и молчал, изредка качая головой. А потом сказал: - Негоже принцессе ночью тайком покидать свои покои. Я бы могла ответить, что ничего ни от кого не скрываю. Я бы могла сказать, что моя личная жизнь – мое личное дело. Но я знала, что в этом огромном золоченом зале, в котором даже дыхание разносится эхом, никто меня не услышит. Вечером Мо был обвинен в совращении принцессы и казнен через повешение. В конце концов, он был просто местным дурачком, сыном некогда первой фрейлины. Вряд ли его жизнь стоила хоть чего-нибудь. Не знаю какое свершилось чудо, но мне удалось уговорить палача сжечь тело (ведь обычно очищение огнем проходят только тела либо знатных, либо очень богатых людей). И вот, в этот странный предрассветный час, когда мир кажется таким хрупким и зыбким, я поднимаюсь по скользким ступеням той самой башни, прижимая к груди кувшин. В нем все, что осталось от Мо. В узкое окошечко пробивается розовый свет. Он становится все ярче и ярче. Я смотрю на небо – оно залито кровью. От самого горизонта оно пылает в огне. Я поднимаю кувшин и высыпаю пепел в узкое горло бойницы – ветер тут же подхватывает Мо, кружит в вихре и несет туда, к острым пикам. Пепел попадает в глаза, и я плачу. И сквозь пелену слез мне вдруг кажется, что горы шевелятся. Они растут и растут, пока вместо них в небе не прорисовывается силуэт человека. А за ним еще одного. На их спинах – города и горы, а голова упирается в небо. Их глаза светятся ярче, чем красное солнце за спинами. Они смотрят на меня. Интересно, что они скажут? #следуй_за_Штормом #королвская_анархия